17.05.2024
Последняя тайна Караваджо. Последняя? Будет ли когда-нибудь раскрыта тайна смерти художника? Да и последняя ли она? ...
Далее В питерском ЦВЗ «Манеж» со 2 по 17 марта 2019 года проходит выставка «Красота: плюс-минус». Версии и различные критерии понимания красоты в произведениях современных российских художников – как сказано на афише.
Современное искусство редко оперирует такими категориями как красота, прекрасное, эстетическое, в течение столетий бывшими предметом философской рефлексии. Этому предшествовала острая дискуссия 1950-60-х по поводу самого статуса искусства и связанных с ним категорий, названных выше. В неё были включены виднейшие критики и писатели об искусстве – К. Гринберг, А. Данто, Д. Капсут, У. Эко и др. С тех пор эстетическое (с акцентом на переживание, от греч. aisthetikos = чувственное) перестало быть императивом, тем более – понятие эстетическое качество, поставленное под сомнение уже классическим модернизмом.
Эстетическое как сущность отвергалось вовсе - как проявление репрессивного мышления, как манипуляция чувственным опытом, как отказ от объективизации художнического высказывания. В СССР эта установка была подхвачена и трансформирована московским концептуализмом с его ставкой на текстуальность и предельную редукцию материального плана произведения. Вместе с тем всё сказанное относится именно к современному искусству как contemporary art (его называют иногда пост-историческим), то есть арт-практике с приоритетом концептуального высказывания.
Однако существовали и другие линии художественного процесса. В СССР они были вполне влиятельны и результативны. Речь идет не об оппозиции официальное-неофициальное, дискурс эстетизма (как и отказа от него) существовал по обе стороны институциональной «границы». В советском (особенно – в ленинградском) искусстве традиционно был высок авторитет Академии художеств с её апелляцией к канону, традиции, мастерству. Вместе с тем трактовка этих категорий зависела как от конкретных индивидуальностей, так и от моментов поколенческих, от смены общественных настроений.
Устроители выставки «Красота: плюс-минус» хотели бы на достаточно большом материале показать трансформации эстетического как на уровне тематизма, так и на понятие формализм (носило негативный, хотя и различный по содержанию, характер как для советского официоза, так и для теоретиков пост-исторического искусства типа А. Данто). Эта линия идёт от классиков академической школы А. Мыльникова и Е. Моисеенко, через творчество Л. Кирилловой и Т. Федоровой к работам сравнительно молодых художников Ф. Иванова, Д. Марголина и др. И на каждом этапе вера в Прекрасное носит характер вызова – ибо последовательно конфликтует с то с академической рутиной, то с пассивным миметизмом, а то и с китчем в национальном духе (кстати, устроители не избегают обострения дискурса, привлекая такие открытые для конвенциональной критики имена, как К. Васильев и др.).
Особый сюжет – творчество художников, достаточно условно объединенных расхожим, но не очень удачным термином «левый ЛОСХ» (Н. Сажин, В. Лукка, Л. Казбеков, О. Яхнин, Н. Сажин и др.). В их творчестве интерес к выразительным средствам высокого модернизма сочетается с более традиционной культурой изобразительности и материальной реализации («станковость»). Известные мастера, они редко участвуют в выставках актуального искусства. Думается, настоящая выставка восполнит эту явную несправедливость.
Глубоко поучительным представляется новое понимание Прекрасного, в котором канон трансформируется под влиянием авторской мифологии, смело апроприирующей античные архетипы: это касается ленинградской-петербургской скульпторы и керамики - от пластицизма матвеевцев до демиургических жестов Д. Каминкера, М. Копылкова, А. Задорина.
Особый поворот экспозиции – рафинированный эстетизм художников, остро ощутивших безвременье. В работах О. Булгаковой, А. Ситникова, И. Олевской, И. Лубенникова он носит характер эскапизма – бегства от застывшей, не меняющейся позднесоветской реальности. А в творчестве художников Новой Академии, созданной Тимуром Новиковым, это – бегство уже от текстуализированного, концептуализированного искусства.
Наконец, целый пласт произведений – сегодняшнее видение Красоты. Здесь много авторских версий, но есть и объединяющие факторы. Так, несколько художников рефлексируют медиальность как эстетическое высказывание, некую матрицу мироотношения. Здесь медия может быть традиционной, как в живописи А. Давыдовой, и пост-компьютерной, как в масштабных полотнах О. Тобрелутс. К её поэтике вполне применимо блоковское: «Безличное - вочеловечить». Компьютерное, объективизирующее начало трансформируются под вихрем живописных эмоций.
Драматургия выставки – отношения различных версий Прекрасного, различных критериев понимания его, различных способов его бытования. Одни художники выступают как традиционные рыцари Красоты, другие – стремятся нивелировать её сущность, третьи – предлагают путь синтеза эстетических достоинств и концептуальных горизонтов.
У этого спектра отношений есть границы, своего рода полюса – от благоговения до отрицания. Их наличие и объясняет название выставки: «Красота: плюс-минус». Таким образом, сегодня даже такая, казалось бы, отвлеченная, классичная тема, как эстетическое, становится ареной не теоретических, а сугубо творческих, художнических баталий. Думается, выставка покажет, что Красота – менее всего опосредованное, умозрительное, классичное понятие. Эстетическая битва продолжается – и зрители станут не только её свидетелями, но и участниками.
Александр Боровский, С-Пб. (текст).
Инга Гегечкори-Филиппова, Евгения Буравлева, С-Пб. (иллюстрации)
На иллюстрации: Работа с выставки «Красота: плюс-минус».